Разговоры по душам

Перед февральским переворотом в Российской Империи все чаще стали повторяться попытки отдельных лиц «раскрыть Государю глаза» на внутриполитическую обстановку.

Особенно массовый характер это «правдоискательство» приняло в ноябре 1916 г., начиная с 1 ноября, когда к Государю в Ставку специально с целью разговора по душам приехал Великий Князь Николай Михайлович.

Разумеется, к рассказам самих «правдоискателей» о своих душеспасительных разговорах с Императором следует относиться осторожно. Иногда в этих рассказах есть некоторое «остроумие на лестнице», то есть слова, не произнесенные на самом деле, а придуманные постфактум. Родзянко утверждал, что когда после одного из докладов Государь сказал ему: «Ну, Бог даст…», он ответил: «Бог ничего не даст, вы и ваше правительство все испортили, революция неминуема». В его позднейших воспоминаниях этого диалога нет.

Иногда возникает более подозрительное положение, когда человек утверждает, что говорил нечто во время официального приема, а в дневнике Государя и вовсе про этот прием ничего не сказано. Когда же разговор был неофициальный, проверить факт еще сложнее. Однако за исключением некоторых деталей  большая часть рассказов выглядит вполне правдоподобно.

«Раскрыть глаза Государю» считали тогда своим долгом очень многие: Великие Князья Николай и Александр Михайловичи, Николай Николаевич и Павел Александрович, министры Игнатьев и Покровский, генералы М.В.Алексеев и Н.И.Иванов, послы союзных держав – Дж.Бьюкенен и М.Палеолог, председатель Думы М.В.Родзянко, протопресвитер русской армии и флота о.Г.Шавельский, дворцовый комендант В.Н.Воейков, главноуполномоченный Красного Креста П.М.Кауфман-Туркестанский, чиновник А.А.Клопов, зубной врач С.С.Кострицкий…

Это далеко не полный список, в котором приведены только разговоры, а многие обращались к Государю с письмами или пытались воздействовать на Императрицу (Великий же Князь Александр Михайлович и говорил с Государем, и прислал Ему длиннейшее письмо, и говорил с Императрицей). «Казалось, — говорил потом Родзянко, — что вся Россия просит Государя об одном и том же и что нельзя не понять и не прислушаться к моле­нию исстрадавшейся земли».

О чем же просила «вся Россия»? Как правило, о двух вещах: устранить «темные силы» и даровать «министерство доверия». Насколько размыты были границы этих двух групп видно из того, что депутат Думы Протопопов первоначально считался кандидатом в «министерство доверия», а когда Государь действительно назначил его министром, имя Протопопова сразу же оказалось в ряду «темных сил». Под «темными силами» обычно подразумевался Распутин и его мнимые ставленники. Что «распутинская легенда» выдумана, и выдумана недаром, — об этом тогда мало кто задумывался.

Что такое «министерство доверия», было менее очевидно. Для многих этот термин имел чисто практический смысл и означал удаление из правительства некоторых неугодных Думе министров и назначение на их место Милюкова, Родзянко и других членов Думы.

Но чем ближе к февральскому перевороту, тем больше требований было в пользу настоящего ответственного министерства, то есть правительства, которое формировалось бы Думой и только формально утверждалось бы Государем. Что ответственное министерство – это уже не настоящая монархия, что это конец Самодержавия, понимали не все. К словам Щегловитова: «Монархист, идущий с требованием министерства общественного доверия – не монархист» тогда никто не прислушался.

Что до идеи в условиях войны назначать в правительство людей без административного опыта, зато из Думы, то ее, очевидно, именно эти люди и придумали. Все эти аргументы о «темных силах» и «министерстве доверия» первоначально возникли в Думе и были провозглашены с ее трибуны. По-видимому, начало массовых походов к Государю в ноябре 1916 г. связано с открытием думской сессии как раз в то же время. Едва ли эти разговоры были намеренно приурочены к открытию Думы, но, скорее всего, они были спровоцированы думскими речами, распространявшимися в то время по стране не только на страницах газет, но и в виде листовок. «Мы, — писал потом Шульгин, — сами сошли с ума и свели с ума всю страну мифом о каких-то гениальных людях, — «общественным доверием облеченных», которых на самом деле вовсе не было…»

В общем, все эти разговоры были довольно однообразны и чаще всего не относились к делу. Тем не менее Государь всегда очень внимательно слушал то, что Ему таким образом высказывалось, хотя далеко не всех Его собеседников было легко слушать.

Одни из них, как многие Великие Князья и Родзянко, стремились навязать Ему свою точку зрения и изменить Его политический курс, требуя облеченного доверием или даже ответственного министерства. Государь молча слушал их и благодарил за «совет».

Другие, как ген. Алексеев или С.С.Кострицкий, находились под сильным впечатлением (если не сказать влиянием) думских речей и политической агитации, которую в то время вели подлинно темные силы, уже задумавшие февральский переворот. Наиболее сильному воздействию подвергались те, кто имел регулярный доклад у Государя и кому Он доверял. Им, если они заводили разговор по душам, Государь терпеливо объяснял, в чем Он с ними не согласен и почему.

Существовала и третья категория, которая, как П. М. Кауфман, пробивалась к Государю, даже не имея доклада, чтобы высказать Ему «всю горькую правду». Толком они сами не знали, чего хотели, и попросту говорили «все, что накопилось на душе». Обычно они начинали свои речи с вопроса, можно ли им говорить откровенно (как будто Государь на такой вопрос ответит отрицательно!), а затем говорили на те же две темы, о «темных силах» и правительстве, поскольку к концу 1916 г. у всех, в общем-то, накопилось на душе одно и то же. Речь такого «правдоискателя» обычно заканчивалась так печально (Кауфман так и сказал: «разрешите мне: я пойду и убью Гришку!»), что Государю приходилось их успокаивать и уверять, что «все устроится».

Нельзя сказать, что Государь не прислушивался к своим собеседникам. Некоторым министрам приходилось уходить со своих постов именно из-за разговоров. Например, 9 ноября 1916 г. Государь писал Императрице, что уволит Штюрмера, поскольку этому министру никто не доверяет: «каждый день я слышу об этом все больше и больше. Надо с этим считаться». И в тот же день в дневнике: «голова устала от всех этих разговоров».

К началу 1917 г. Его усталость заметили все, а собеседники чаще стали предсказывать Ему революцию. Если раньше Он мог просто сказать очередному посетителю: «Да вы с ума сошли, вам все это приснилось и приснилось когда же? Чуть не накануне нашей победы?! И чего вы боитесь? Сплетен гнилого Петербурга и крикунов в Думе, которым дорога не Россия, а их собственные интересы?» (из воспоминаний Мамантова) и разговор заканчивался, — то теперь Ему приходилось отвечать на самые бессмысленные выпады. И Он отвечал. На сплетни об измене в окружении Императрицы: «Что же, по-вашему, я – первый изменник?». На диагноз, поставленный Думой Протопопову: «С какого же времени Протопопов стал сумасшедшим? С того – как я его назначил министром?». На требование «заслужить доверие народа»: «А не так ли обстоит дело, что моему народу следовало бы заслужить мое доверие?». Впрочем, Его не слушали.

В то время разговоры по душам стали так часто повторяться, что бедный Государь уже за версту предчувствовал неприятность, когда шел к Нему человек с целью очередного такого разговора, и как только ген. Лукомский после своего доклада попросил разрешения высказаться «по вопросу постороннему», Государь ответил: «Нет, Лукомский, у нас нет времени. Нас ждут на совещании… А вот я вижу у вас два набитых портфеля, так я вам помогу и возьму один…» — и так и сделал.

Все они видели, конечно, что Государю нелегко давались эти разговоры, особенно если их приходилось больше одного на день, как это произошло 10 февраля 1917 г., однако разговоры продолжались. Все это не могло оказать хорошего действия на Императора: ведь Его подданные твердили Ему, что Он ошибается, что у Него плохие советники, что не миновать революции. Недаром 2 марта, когда все главнокомандующие потребовали отречения от престола, Государь сказал, что «не хочет никому мешать». А перед этим у Него был еще один, самый важный (хотя и не последний) разговор, спор даже с ген. Рузским, который требовал, чтобы Государь согласился принять формулу «Государь царствует, а правительство управляет», и Император вынужден был объяснять ему основы монархической власти. «Я ответственен перед Богом и Россией за все, что случилось и случится, — сказал Государь, — будут ли министры ответственны перед Думой и Государственным Советом – безразлично. Я никогда не буду в состоянии, видя, что делается министрами не ко благу России, с ними соглашаться, утешаясь мыслью, что это не моих рук дело, не моя ответственность».

Наша страна. Декабрь 2007 г.